|
О названии
Всё это мне рассказывал мне
папа и с его слов я могу рассказать вам. Когда царь Пётр уже построил Питер, он
подарил своей жене землю – Царское Село. Он ей подарил эту территорию. И там
началось строительство. Когда начали строить, то конечно, дорог то не было.
Проложили такую дорогу напрямую – это где сейчас Витебская железная дорога. А
раньше же ни машин, ни поездов, ничего же не было. Только лошади были и всё. Эта
дорога называлась "Конка". И ездили по этой дороге на лошадях, из Питера возили
стройматериалы. А тут были от Питера и до самого этого Царского Села необжитые
места, леса непроходимые, болота. И там завелись бандиты. Стали воровать вот эти
повозки. И тогда царица распорядилась: на протяжении от Питера до Царского Села
сделать поселения, поселить туда людей. А кому это интересно, ехать леса эти
корчевать? И царица распорядилась, чтобы туда поселили всех виноватых. Кто-то
налоги не платил, кто-то ещё в чём-то провинился, и их туда посылали, чтоб они
обживали место. И стали люди строиться. Ну, с чего начинали? С лошадей, конечно!
Все на лошадях, как могли, корчевали. Развернули домашнее хозяйство: лошади,
коровы, куры у них и всё прочее. И, вот, когда повозки на строительство Царского
Села ходили, они здесь покупали, как папа говорил – жрачку. И молоко, и яички, и
мясо и вплоть, может, до готовых котлет. Ну, всё, что надо, они здесь покупали.
Вот потому и назвали "Купчино". По тому, что это купчая часть дороги. Мне папа
рассказывал это, я нигде не читала такого, это со слов папы.
О
деревне
С
западной стороны железной дороги, севернее переезда была воинская часть. На той
же стороне железной дороги, но уже южнее переезда стояли бараки. Назывался это
посёлок машинистов. Там жили работники железной дороги. А дальше в сторону Шушар
на железной дороге был семафор или светофор, большой железный. А от Куракиной
дороги, севернее и была деревня. Что до войны, я не помню, а после войны в
деревне было две улицы. Центральная – самая длинная улица по документам
– называлась "Главная". Та, что ближе к железной дороге – не помню, как называлась. Но
в деревне улицы называли: "Старая" и "Новая". "Старая" – та, что ближе к
железной дороге, вела к церкви и кладбищу у церкви, которое тоже называли
старым. На "Новой" улице у Чёрной речки тоже было кладбище в начале посёлка. Его
называли "Новое кладбище". По обеим сторонам улиц были дома. Вдоль
железной дороги текла река. Не доходя переезда она поворачивала и шла в сторону
Обухова. У нас её всегда называли "Чёрная речка". Не далеко от железной дороги сейчас
бензоколонка стоит. Там было кладбище, а бензоколонка стоит на месте церкви.
Кладбище было от самой речки, был спуск к речке, после светофора и до самой до
дороги. Там до самой войны хоронили. И на кладбище была церковь. Наш дом стоял
напротив этой церкви. Я даже эту церковь деревянную помню. Мой дедушка в этой
церкви старостой служил. Церковь эта работала до самой до войны. Мне было четыре
года, но я помню деревянные ступеньки, и как я по ступенькам поднималась,
держась за деревянные перильца.
До войны был колхоз имени Тельмана. После революции он появился. До
семафора жилища деревни были, а дальше – колхоз. В колхозе был скотный двор,
правление колхоза, школа, колхозный клуб. Жили состоятельно. У папы было что-то
около восьми коров и лошадей, там и поросята были и куры. То есть жили за счёт
того, что продавали проезжающим. А потом уже стали возить и в Питер на рынок. На
Кузнечном рынке торговали. И моя мама тоже там торговала. Когда стал колхоз,
что-то забрали в колхоз, но что-то и им оставляли. Каждому оставляли по одной
или две коровы. Лошадь только одну разрешали. И земли раньше они имели сколько
угодно, а когда стал колхоз, то им выделили участки несколько соток. Не помню,
сколько. Когда мы в Овцино жили, то там каждому колхознику выделяли двадцать
пять соток. Сколько было в Купчино, не помню. Наверное, столько же. А после
войны нам пятнадцать соток дали, это я уже точно помню.
Началась война. Стали всех купчинских эвакуировать. Куда-то за
Урал. Колхоз весь полностью увезли вместе со скотом. Потом стали всё ломать.
Церковь разобрали первой, а потом почти все дома в деревне. Из брёвен делали
землянки и на дрова шли. Снесли почти все дома в деревне. До войны в Купчине
было 139 дворов. После войны – 38 или 39 дворов. До войны была деревня Купчино,
после войны – посёлок Купчино.
Там, где церковь была, мы, купчинские, называли "Старое кладбище".
Там хоронили вплоть до войны. Было и другое кладбище. Вдоль Чёрной речки. Это
называли "Новое кладбище". Но церкви здесь не было. И часовни я не помню.
Памятники помню. Мои родственники здесь были похоронены. Нуцковы было написано.
Там хоронили ещё в 1961 году, а может и позже.
После войны из эвакуации стали возвращаться. В 1952 году и мы
вернулись. Но уже не первыми. Место, где был наш дом уже было застроено другими.
Папе дали другое место. В начале посёлка, дом 6.
После войны в посёлке были только жилые дома. Ни школы, ни почты,
ничего в посёлке не было. Лечились на Московском проспекте. Почту приносил
почтальон со Средней Рогатки. Дети ездили в школу на поезде. Паровозы тогда
ходили, электричек не было. Ездили в город. Я училась на улице Ломоносова. Один
из моих братьев учился на Малодетскосельском в 317 школе. Магазинов тоже не
было. Только один был у железной дороги. У платформы со стороны посёлка
железнодорожников.
Куракина дорога была замещёна булыжником. А в самом посёлке, когда
после войны отстроились, мужчины сами где-то договаривались и привозили
что-то вроде щебёнки, камушки какие-то. По дороге рассыпали, разравнивали по
дороге. Делали эти дороги.
По Куракиной дороге дальше был кирпичный завод. При нём посёлок.
Там был добротный посёлок. И магазины, и клуб. Склады разные. После войны я на
танцы в клуб туда ходила. А Рылеево не помню. Никогда не ходила туда.
Из Чёрной речки до войны пили воду. Вода была чистейшая. После
войны не пили. Не из-за того, что вода была плохая, а потому, что колонку
сделали на Главной улице, в конце деревни. И все к этой колонке приезжали. Кто с
бочками, кто с чем приезжали. А речке мы купались. Бельё стирали. Папа там ловил
рыбу. Но он не с удочкой сидел, некогда было, он был очень занят. Была у него
сплетена из прутьев такая сетка. Он ставил её против течения и туда попадала
рыба. Рыбы было много. Всем хватало, все в деревне рыбу ели.
После войны у всех были коровы. Мои братья: Фёдор и Николай были
пастухами. Они пасли в полях стадо всех купчинских коров. Я сама ходила доить
корову. Была и другая разная живность. У домов участки. А в домах у всех
купчинцев обязательно стояла герань.
В церковь, кто ходил, ходили на Волковское кладбище, и кладбище
Девятого Января. Там моего папу отпевали и похоронили. Папа умер в 1970 году,
тогда уже не хоронили на купчинском кладбище.
Примерно в 1965 году собрали купчинских
всех и сказали, что кладбища будут сносить. И, кто хочет перезахоронить своих,
то бесплатно будут перезахоранивать. В 1971 году посёлок стали расселять, потом
дома сносили. Последним, уже в 1976 году снесли наш дом.
О
себе
Я точно не знаю, историю не
читала, было польское восстание. Поляки восстали против москалей. Когда это
восстание подавили, то польского военного офицера сюда прислали и назначили его
егерем. Это был пан Нуцкий. И вот оттуда наш род пошёл.
Мой дедушка, Иван Иванович Нуцкий, служил старостой в церкви.
Раньше же не было паспортов. Я как-то в иконе нашла свидетельство о рождении
какого-то из своих предков, точно не помню. Икона у нас была большая со стеклом
и она запылилась. Мне уже было тогда лет пятнадцать. Я решила почистить. Я сняла
эту икону, положила на стол, с задней стороны открыла, чтоб почистить там. И
смотрю, там свидетельство о рождении какого-то моего предка. Раньше ж не было
никаких сельсоветов, свидетельство выдавалось церковью. И я там прочла фамилию
Нуцкий. А я же Нуцкова. Все мы были Нуцковы. Когда уже после революции стали
выдавать паспорта, папа переиначил эту фамилию на русский манер. И когда я это
прочла, подумала, какая ж я наглая?! Куда я влезла?! Это же секрет! Такая тайна! Я
от страха быстро закрыла эту икону, повесила на место и никому в жизни никогда
не говорила, что я знала, что мы род пана Нуцкого.
Попутно скажу, что папа мой перед тем, как сесть за стол,
обязательно должен три раза на иконочку перекрестится. Потом, когда поел, встал
из-за стола, он опять крестился. Вот этому учили с детства в школе, и у него это
до конца дней так и осталось. Папа учился в церковно-приходской школе. Четыре
класса. И это считалось высокое образование. Он кончил эту школу, но когда я
училась классе в шестом – седьмом, то он помогал мне решать задачи и всё
остальное. То есть четыре года их очень хорошо там учили. Кроме молитв, они
получали хорошее образование.
Моя мама родом из села Кузьмино у Царского Села. Там она была
первой женщиной трактористкой, её грамоту дали. Она вышла замуж за моего папу – за вдовца с тремя детьми. Это
был 1931 или 1932 год. Близкие друзья сказали моему папе, что ни одна девка с
ним жить не будет, сбежит. У него трое детей, шестнадцатилетний брат и
восьмидесятилетний отец. Если он хочет, чтоб она у него жила, делай каждый год
детей. Папа этим и занялся. До начала войны он ей пятерых нашлёпал. Когда
блокада началась, у неё было восемь человек детей и девятым она была беременна.
Блокада началась 8 сентября, а она родила 27 сентября. Когда всех эвакуировали
она отказалась от эвакуации. Она мне говорила: поеду, пока еду, начну рожать,
одного рожу, а вас всех потеряю. И она осталась.
Мой папа 1898 года рождения, его сразу в первых рядах на фронт не
взяли. Потом его взяли, но в начале войны он нам успел и конины этой насолить и
капусты. Мать осталась одна на всю деревню с восьмью ребятишками. Корова была
только. Замполит воинской части Борис Александрович Чижов, он распорядился,
чтобы солдат кормили в нашем доме. Солдаты приезжали и в таких больших котлах
привозили пищу и у нас в доме расставляли на скамейки посуду и ели. А что
остаётся у них в котлах, это нам уже доставалось.
Я родилась в 1937 году. Тогда это место называлось – деревня Купчино
Слуцкого района Ленинградской области.
Мама раньше торговала молоком на рынке. А потом носила молоко домой
каким-то людям на Рубинштейна. Это были состоятельные люди. Я даже примерно
знаю, в каком доме они жили. Мать доила корову и молоко несла туда пешком. Из
Купчина до Рубинштейна. Это на весь день. И они расплачивались хлебом. Мама
набирала хлеба и несла домой. Но на дороге стояли военные посты. И эти военные,
на постах, они уже её знали, что она ходила постоянно. И на каждом посту у неё
требовали хлеба. Она на каждом посту отдавала часть хлеба. И нам она уже
приносила очень мало хлеба. Резала по тоненькому-тоненькому кусочку.
Когда в Пушкине уже был немец, церковь солдаты разобрали. Они
строили себе землянки. И сломали все купчинские дома. Три дома осталось от
Куракиной дороги перед мостом, там командование пользовалось ими. Со слов мамы.
И ещё один дом остался дяди Гани и Минеевские дома, Минеевы там жили.. И наш дом
остался. Но до поры до времени. Его потом тоже снесли. В декабре 1942 года
замполит Чижов распорядился, чтобы нас увезли оттуда. Солдаты воинской части
всех нас вместе с коровой увезли на правый берег Невы, в Овцино. Это была
немецкая колония. Тогда и наш дом солдаты разобрали. Ничего от него не осталось.
Мой папа на войне был ранен, в госпитале лежал. После госпиталя он
к нам в Овцино приехал. Он работал в Овцино в колхозе конюхом. Но он очень любил
свою родину. И он сразу после войны начал хлопотать, чтобы ему разрешили снова
вернуться в Купчино. И после войны он снова построил в Купчино дом. Но раньше
вернулись некоторые эвакуированные. Они тоже стали строиться. Когда папа
приехал, на месте нашего дома уже построились другие. Уже был оформлен участок
на других. И по этому папа построил дом в другом месте. У нового кладбища. Был
дом Филипповых, Уткиных дом, а напротив Уткиных через дорогу был наш дом. А от
речки был третий дом. Возвратились мы в Купчино в мае 1952 года. Всего у
родителей было 14 детей. Старшая папина дочка ушла на фронт. Вторая устроилась
где-то в Питере на овощную базу. Там и жила.
В 1959 году вышла я замуж. В 1961 году я из
Купчина переехала на Московский проспект.
Когда выселяли всех, уже под большие дома готовили, всем предложили
квартиры тут же не далеко, в Купчине. Но мама моя, она очень любила свою
деревенскую жизнь и дом свой, который строила. Она сказала, что никуда не уедет
и просила перевезти весь дом, как есть куда-нибудь за город, поставить, и она
там будет жить. И был суд, её через суд выселяли. В общем, мама отказалась
уезжать. Была долгая судебная волокита. Присудили ей эту квартиру, приехали,
забрали у неё всё. Мебель, всякое имущество, всё забрали на ту квартиру, которую
ей присудили, отвезли.
Суд был в 1971 году. Суд был, конечно, ужасный, ужасный. Её
обвиняли в том, что она столько детей нарожала. И это судья, тоже женщина. Я
даже возмутилась и сказала судье: "Как же вы можете такое говорить, вы же тоже
женщина!". В общем, очень всё это было не красиво.
В общем, мебель увезли и всё увезли. Она осталась в доме. Собачка Татоша у неё осталась. Мама никуда не поехала. Она осталась без мебели без всего.
Свет отключили. А рядом уже были дома – пятиэтажки. И, вот, она с людьми из этих
домов познакомилась и ходила к ним за водой на квартиры. Её жалели. Принесли ей,
кто что мог, какую то мебель. На чём спать, на чём есть, на чём сидеть. И она с
1971 и до 1976 года так нелегально жила в собственном доме. Детям потом дали
площадь. Кому где. Мама даже ездила в Москву, просила разобраться. Вот, после
поездки в Москву, детям дали жилплощадь.
Однажды она приезжает ко мне и говорит, что пришли и сказали ей,
что шестого марта приедут, будут валить дом. День рабочий был, я собралась, на
работе отпросилась. Приехала в Купчино. Смотрю, там всё окружено милицией. Мои
братья и сёстры на дороге стоят. К дому никого не подпускают. А дом всего один и
был. Все другие давно уже снесли. Вот, стоим, ждём. Через некоторое время
выводят нашу маму. Два милиционера по бокам под руки, а третий сзади идёт с
каким-то оружием за спиной у неё. И таким образом её вывели из дома к нам на
дорогу. Потом подошёл бульдозер. Дом свалил. И тогда милиционеры отошли от мамы,
отпустили её. А нам чего оставалось, маму взять и пойти. Один из сыновей её,
Павел, её взял и в свою семью повёз.
Наш дом свалили 6 марта 1976
года. Но, поскольку мы любим своё Купчино, мы договорились приходить туда, где
стоял наш дом. Ближайший выходной – это восьмое марта. Вот мы и договорились,
что восьмого марта каждого года будем приходить к родному месту. Там, где стоял
наш дом, сейчас остался камень от фундамента. И мы к этому камню приходим. Я
приезжаю, привожу трёхлитровый термос с чаем и что-нибудь сладенькое к чаю. И мы
там общаемся. Я завела вот такой календарик. И стала записывать, что и как, кто
когда приезжал. Теперь, в основном, ходит молодёжь. Из старых одна я. Однако мы
ходим по традиции, соблюдаем эту традицию. И в этот календарик это всё
записывается.
Записано автором сайта 18 марта 2011 года. |
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
